Перстень с поля Куликова... Хроники шести судеб [2-е изд., доп.] - Валентин Осипович Осипов

и спорах — как служить народу. Сестра и ее сподвижники создают уже упомянутый кооператив-товарищество, вовлекают в него рабочих, вводят для них восьмичасовой рабочий день…

Но вместе с тем все они не ограничены только лишь заботами о благоденствии своего товарищества. Что же еще? Ответ — разве случайны их жадные вопросы к приехавшему из-за рубежа другу о Парижской коммуне.

Еще о Владимире Васильевиче… Чернышевский насыщает роман многочисленными намеками на его участие в революционных делах в самой России. Он подчеркивает поистине жертвенное служение своего героя долгу. Достаточно переписать сейчас одну из наиболее взволнованно и возвышенно звучащих в романе фраз, обращенных к молодому ученому: «Говорите. Мы знаем: это идти на смерть…»

Рубрика дополнений

Одна из тех, что пошла на смерть и пала — героически — за Коммуну, — Анна Теофиловна Пустовойтова. Свою боевую службу революции, вступив в отряды польского легиона, она начала с защиты северо-западных окраин Парижа. Нелегко приходилось… Коммунар В. Арендт сообщает о ней следующее: «Перенесла тяжелые испытания в кровопролитных сражениях при вылазке федератов 3, 4 и 7 апреля…» Он же свидетельствует, что Пустовойтовой пришлось стать ближайшим помощником генерала Коммуны Домбровского. После ранения его адъютанта (17 апреля) она, вспоминает Арендт, «вихрем летела по фронту армии, передавая приказания и реляции отдельным частям войск». 25 мая — последние бои — баррикада на площади Жанны д’Арк. Пустовойтова водружает над ней знамя с лозунгом «Да здравствует пролетарская революция и Парижская коммуна». Ей удается и такое — она ранит версальского генерала Буланже. Это последний подвиг. 12 пуль пронзили — в отместку! — русскую героиню… Газета Коммуны успела написать о ней: «Что оставила она по себе? Честное, доблестное имя, которое вечно будет служить примером для вступающих в жизнь юношей с пылкой душой и благородным сердцем».

Среди участников Коммуны сестра Софьи Ковалевской — Анна Васильевна Корвин-Круковская, по мужу Жаклар. В Париже она член ЦК Союза женщин, основатель и соредактор наиболее последовательной в социалистическом духе газеты «La social», секретарь Комитета бдительности 18-го округа Парижа, организатор женских батальонов и походных госпиталей, талантливый пропагандист. О ней писали: «Большая часть афиш (прокламаций и листовок. — В. О.), выпущенных женщинами Монмартра, были написаны Луизой Мишель, русской Анной Жаклар и Андре Лео». Л. Мишель отметила, что эта женщина была в числе организаторов народного образования — она входит в специальную комиссию по реорганизации женского обучения.

Полный ненависти и злобы пошел на нее донос в Россию. Корвин-Круковскую именуют в нем не иначе как «мегерой, замешанной в насилиях и неистовствах сопротивления, достойной супругой некоего Жаклара, отмеченного среди начальников-коммунаров…».

Заметим, что в молодости она писала рассказы, один из которых напечатала в журнале, где редактор Ф. Достоевский. После Коммуны начинает переписку с К. Марксом. В сохранившихся двух письмах — рассказ о том, что осуществленный ею перевод на русский язык первого тома «Капитала» попал в руки версальской полиции. Здесь же некоторые ее соображения в связи с рекомендацией Маркса об издании произведений Н. Г. Чернышевского.

Еще о Владимире Васильевиче… Любовь писателя к своему главному герою в романе несомненна. Он стремится отдать ему многое из того, чем в свое время был наделен Рахметов. Вот как говорят о нем соратники: «Вы человек мужества, когда дело идет о вопросах науки или общего блага…» Уточним, в революционном обиходе того времени выражение «общее благо» звучит вполне определенно. Это идея народного блага, это идея борьбы с царизмом за свободу. Или: «Вы человек сильной воли. И нервы у вас железные…» Или: «Вы человек кипучей душевной силы». Еще более общественно весомые слова о свободе вложил Чернышевский в уста Владимира Васильевича. Даже просто в семейном разговоре — о любимой сестре — не может не высказать своих убеждений. Говорит: «Всякое слово ее закон для меня, но кроме тех слов, которые отречение от свободы. Я не признаю права человека отрекаться от свободы».

Чернышевский счел нужным определить отношение к Владимиру не только со стороны друзей-интеллигентов. Выписанные в романе рабочие тоже полюбили этого вернувшегося из революционной Франции человека. За что? Чернышевский уточняет — «отчасти и за его убеждения». Этим сказано, конечно же, многое…

Вот сколько высечено граней в характере того, кто отправлен ссыльным писателем в свободный восставший Париж — и участие в войне во имя общего блага, и редкостная сила убежденности, и добровольное взятие на себя обязанности говорить о высшем праве на свободу…

Напоминаю, что всего три раза начертало перо Чернышевского в «Отблесках» слова «Парижская коммуна». Излишне гадать, почему именно три, а не больше или меньше. Главное, что эти слова писались им всегда к месту. Вот, к примеру, при каких сюжетных и смысловых обстоятельствах появляются они в последний по тексту романа раз — Владимир Васильевич беседует с подругой своей любимой сестры. Он многим доверяется девушке — знать, она заслужила такое право. Даже рискует приоткрыть ей, правда, до предела скупо, что был в Париже в дни революции.

Вдруг вопрос — собеседница явно не удовлетворена, что участник Коммуны ничего, собственно, не рассказывает о Коммуне. Ей нужны подробности.

— Вы расскажете о Парижской коммуне?

Владимир не раздумывает с ответом:

— С удовольствием.

При всей обыденности и расхожести выражения эта краткость в контексте многообещающа. Владимир готов — именно с удовольствием, с охотой — рассказывать о лично пережитой революции этой представительнице передовой русской молодежи.

Однако разговор не закончен. Чернышевскому необходимо продолжить его — этим он приоткрывает целый пласт интересов своих молодых современников. Прочтем еще одну фразу — собеседница, уже получив согласие на рассказ о Коммуне, неожиданно просит отложить его:

— Но не теперь; после, всем нам.

«Всем нам» — это значит ее друзьям, революционно настроенному кружку. Это значит, что она уверена в необходимости для своих сподвижников интересоваться Коммуной, знать о ней.

Семена французской революции высеваются на русской почве.

Как-то Н. Лесков, столь меткий на образное слово, сказал о Чернышевском — Робеспьер верхом на Пугачеве.

Одно только плохо в «Отблесках» для читателя. Это то, что сопричастность делам Коммуны своего посланца Чернышевский выразил одной только строчкой. Правда, объемней многих иных рассказов вылеплена эта строчка. Вот как говорится о коммунных днях Владимира: «Вы рисковали за дело добра!» Это выражение — восхищенно и не без оттенка благородной зависти — высказывают о Владимире его русские друзья.

При всем своем немногословии по поводу коммунных дел Чернышевский тем не менее вложил в уста своему герою поразительнейше смелую для тех времен оценку революции. Владимир ничуть не скрывает перед своими собеседниками восторженного отношения к Коммуне и называет ее так